Воспоминания командира 101 Гв СП подполковника Герасимова Александра Акимовича

Стенограмма беседы, проведенной с подполковником Герасимовым Александром Акимовичем, командиром 101-го гвардейского полка.

17.XII. 1942 г.

5 августа мы погрузились в эшелон. Перед этим командир дивизии гвардии генерал-майор Глазков, полковой комиссар Лисичкин, начальник штаба, полковник Дубянский решили устроить товарищеский обед, пригласили на обед командиров полков, представителей партийной организации Щелковского района. Секретарь районного комитета партии был. Был обед, затем по товарищески посидели, поговорили, речи были, тосты. Генерал-майор Глазков, полковой комиссар Лисичкин и полковник Дубянский выступали. Генерал первый тост произнес за лучшую сколоченность, лучшее руководство в боях, за лучшую спайку комсостава, Дубянский тоже.

После этого мы уже приступили к непосредственной работе для отправки своих частей на основании приказа, погрузились и 5 августа 1942 г. отправились на фронт. Путь следования наших эшелонов всей дивизии был не совсем благополучным. Во-первых, мы ехали там, где уже железные дороги были немцами нарушены, разбомблены здорово. Все станции были разбиты, начиная с Грязей и до самого Сталинграда. Противник делал большие налеты. Наш эшелон проскочил в тот момент, когда не было непосредственных налетов. Или мы только проедем, он бомбит, или впереди нас бомбит.

Дивизия вся благополучно пришла к своему месту. Люди впервые были под бомбежкой. С отдельными товарищами, которые не были в боях, пришлось поработать. Некоторые переживания были у отдельных красноармейцев, даже и у командиров.

Что мы сделали, для того, чтобы как можно больше сохранить дисциплину и военную тайну, маскировку соблюсти по время следования воинских эшелонов? Мы сделали такую работу во всех эшелонах дивизии. Был и указания со стороны командования дивизии. Если мы приезжаем на станцию, знаем что здесь нас задержат немного, мы, во-первых, выводили весь личный состав из эшелонов в поле, располагались боевыми порядками и окапывались, отрывали себе щели, выставляли только охранение вокруг эшелона. Перед отправкой мы по сигналу тревоги быстро - в вагоны, садятся, маскировка полная и продолжаем следовать на другую станцию. Три раза я собирал командно-начальствующий состав полка, проводил инструктивные совещания по соблюдению маскировки, военной, тайны, если будет налет авиации, что будет делать комсостав. Было распределено, такой-то батальон высаживается туда-то, чтобы во время налета не вываливали сразу из вагонов и не было скученности. Мы видели на дороге жертвы, в отдельных вагонах, следующих впереди, на месте. Погибшие красноармейцы лежали, командиры, которые, видимо, не в достаточно мере соблюдали маскировку. Начальников эшелонов проинструктировали, чтобы они увязали крепкую, связь с комсоставом железнодорожников. Если подвергались опасности, мы на некоторое время даже задерживали продвижение эшелона. Когда пробомбит, отправляли эшелон.

Ехали мы пять суток. Приехали 10 числа. 10 числа начали производить разгрузку на ст. Нижняя Елшанка. Дивизия выгружалась в двух местах, на ст. Елшанка и на ст. Красноармейская. После выгрузки моего полка сразу же все подразделения были выведены в укрытие. Материальная часть сгружалась. Были приняты меры противовоздушной обороны. В пути у нас была охрана организована, противовоздушная оборона и наблюдение. На всех вагонах стояли пулеметы, противотанковые ружья были приспособлены для стрельбы по самолетам, на паровозе были, в хвосте эшелона были пулеметы и противотанковые ружья, даже в окнах вагонов. Всем были даны сектора. При выгрузке также были приняты, по приказу командования дивизии, меры противовоздушной обороны. В дороге не стреляли, а уже при погрузке стрельбы была. Отдельные самолеты-разведчики пролетали, но они были на большой высоте и не стреляли.

Выгрузились. Живую силу вывели в укрытие, расположились в самом Сталинграде - Нижняя Елшанка. Я разгрузил все, эшелон сдал, поехал искать связи с командованием дивизии. Движение такое было: машины шли туда, обратно, колонны шли, танки. Сильная пыль была.

Не доезжая населенного пункта Бекетовки, я встретил генерал-майора Глазкова и полковника Дубянского. Они и я ехали на машинах. Я проскочил мимо, не видел их, они заметили меня. Там песок, погода была жаркая. Где нам нужно было проезжать, танк один свалился с моста. Генерал-майор Глазков сразу на ходу вынул карту, поставил мне задачу, куда выводить подразделение, я вернулся, взял полк и отправился к Бекетовке - месту сосредоточения. Там расположились в боевом порядке. Только отрыли щель, получаю второй приказ выступить в населенный пункт Гавриловна и занять, там оборону. Там были, подготовлены оборонительные рубежи, сделанные строительными частями, были дзоты. Там мы получили район обороны. Сели, вели разведку. 11 числа выступили туда, а я 14 августа получил второй приказ выступить и пробиться в район Большие Россошки, там занять оборону, поскольку данные разведки были, что противник нацеливается прорваться там.

Мы находились во втором эшелоне. Первый эшелон был по берегу Дона. Марш был довольно тяжелый. Расстояние до туда было километров 40-35. Мы выступили 14-го утром и ночью прибыли, туда. Тяжесть марша заключалась в том, что, во-первых, сильная жара была, слишком большая нагрузка была у красноармейцев, всю материальную часть несли по сути дела, на себе, в том числе и 82-х мм минометы, которые нужно было перевозить. Артиллерия была у меня лично 45-мм пушки, но они были на машинах. 122-мм минометы были. Часть имущества пришлось оставить в Бекетовке из-за недостатка транспорта. Когда приехали в Гавриловку, часть оставили там и в Больших Россошках.

Когда я занимал оборону в районе Больших и Малых Россошек, в полку у меня, было из огневых средств 45-мм пушка, 3 батальона было стрелковых. Командир батальона - гвардии капитан Лизунов, дважды награжденный за монгольские события и отечественную войну, погибший. Комиссаром у него был гвардии политрук Игнатьев, погиб. 2-м батальоном командовал гвардии капитан Тельцов, награжденный орденом Красного знамени за отечественную, войну. Комиссаром был у него политрук Орловский, оба погибли. Командир 3-го батальона, гвардии капитан Квашин, ранен, комиссар - гвардии старший, политрук Кашин, ранен. Кроме трех батальонов у меня, была рота автоматчиков, затем была 122-х мм минометная батарея. Ею командовал лейтенант Корнеев. Они не сыграли своей роли. Рота автоматчиков исключительно хорошо действовала. Ею командовал Кузякин и в самых боях младший лейтенант Яшин, награжденный. Где он, не знаю, или ранен, или убит. Политрук - гвардии политрук Соловьев. Помимо этого была рота противотанковых ружей, командир роты - старший лейтенант Авербух, ранен и комиссаром роты был политрук Герасимов, ранен, представлен к награде и награжден. Рота связи, была, командир роты связи - капитан Флягин, ранен. Затем было два взвода разведчиков, конных и пеших. Действовали они замечательно, пленных таскали, каждою ночь уходили в разведку. Там командиры взводов были неплохие. Командир взвода младший лейтенант Новоселов командовал пешими разведчиками, мой воспитанник. Конной разведкой командовал лейтенант, не помню его фамилии, он только прибыл, очень хороший командир взвода. Сами лично командиры взводов ходили в разведку. Был взвод ампулометов, но они применения своего не нашли.

В Больших и Малых Россошках заняли район обороны. Туда прибыли 15 числа. 15-16 августе мы занимали оборону в районе Больших и малых Россошек. У меня был участок от Больших и Малых Россошек до Власовки. Там были подготовлены дзоты, там мы и расположилась.

Числа 17 получили приказ выйти и сосредоточиться в районе Песковатка, форсировать реку Дон и задержать продвижение противника на Вертячее в направлении Качалинская. Вдоль Дона двигались. Прежде чем выводить живую силу туда, командир дивизии генерал Глазков взял с собой всех командиров полков, начальников служб, сел на машину и поехал на рекогносцировку местности, выехал на левый берег реки Дона в район Песковатки, который уже обстреливался противником.

На Дону я был впервые, Дона никогда не видел, был на Волге, но впечатление совершенно другое. Правый берег Дона песчаный, большие бугры, высоты. Когда подъезжаешь, они издалека выделяются. Левый берег более отлогий, пески, есть небольшие рощицы. Сама река очень красивая. В одном месте она расходится, островочек имеется в районе Песковатки. Мне был намечен участок форсирования и переправы в районе хутор Гниловский. Мы там в блиндажах сидели, смотрели. Немцы с той стороны за водой подъезжали. С той стороны, буквально, тихо. Они разъезжают. На них никакого воздействия со стороны наших частей не было, потому что там были только одни пограничники. В направлении Качалинского они вели огонь, а здесь тишина была. В деревне жителей не увидишь. Они где-то укрылись, на виду никого не было.  

Река Дон мне понравилась. Вo-первых, большая река, ширина больше пятидесяти метров. Погода была теплая, солнечная, яркая.

Мы ехали раздетые. Там проходила лощина и кустики не большие. Нас вел один командир понтонного батальона. Дальше уже ехать нельзя было, потому что бомбили, обстреливали. Мы бросили машины, пошли пешком. На той стороне уже немцы. У меня было такое впечатление: все-таки река хорошая, но как ее форсировать, а мне ночью нужно было привести сюда людей и переправиться через нее. Я главным образом высматривал местность, где лучше подвести свои подразделения, чтобы не демаскировать себя. А задача была форсировать реку и на правом, берегу занять высоту, задержать продвижение противника в район Качалинской и Вертячий. Он уже подтягивал основные силы сюда.

 Произвел рекогносцировку, достали где-то хлеб, селедку, - голодные были, - покушали на ходу и поехали в свои части. Когда приехали в свою часть, в это время уже поступил второй приказ от командования 62-й армии. Форсирование реки Дон отменено, 35-й дивизии выйти и сосредоточиться для принятия обороны в районе Фастово вверх по Дону на Котлубань. Приезжал к нам генерал-майор Крылов, который передал командиру дивизии приказ. Командир дивизии собрал нас, поставил задачу приготовить части к маршу. Собрались и двинулись. Стали совершать марш в район Фастово. Наша дивизия туда была переброшена, потому что, во-первых, противник основные силы сосредоточил в районе Качалинской и ниже по Дону и стремился форсировать р. Дон, которую он и форсировал, южнее Качалинской. Правда, нам в этих боях участвовать не удалось, мы были во втором эшелоне. Там его форсирование сорвали, его автоматчики были отброшены и нас в бой не ввели. Мы занимали оборону, были готовы для встречи.

Поскольку противнику не удалось форсировать Дон в районе южнее Качалинского, он, видимо, выяснил, что из Песковатки части были сняты, все свои силы бросил в район Песковатки и Вертячий, где и форсировал Дон. Армейской разведкой было сообщено, что противник своими главными силами форсировал Дон, захватил Песковатку и Вертячий, направил свой основное движение на Сталинград с Вертячий и Песковатки, т.е. с северо-западного направления. Мы получили второй приказ занять оборону в районе Самофаловка и Котлубань. Тогда Лопатин 62-й армией командовал. Это был приказ Сталинградского фронта, тов. Еременко.

Мы 20 числа вышли из Фастово, совершили марш, и 21 числа был бой в районе Котлубани. Когда шли в Фастово, в это время был сильный дождик. Мне приходилось бегать по полю, направлять свои подразделения, подтягивать людей. Все красноармейцы мокрые. Организовал варку обеда.           

Из Фастова пошли на Котлубань с 19-го на 20-е. 20-го заняли оборону. Противник в это время с Вертячего основное направление движения взял на разъезд 564 и на Котлубань часть пошла. Мы им там преградили путь. Это - северо-западнее Сталинграда.

Располагалась дивизия так. Я был на левом фланге. Мне была поставлена задача занять оборону справа включительно населенного пункта Фастово, слева высоту 152,7 с тригонометрическим пунктом. Правее меня располагался 102 полк, а 100-й полк был во втором эшелоне дивизии, занимал оборону. В Грачах у нас тылы были. С нами еще танковые части были. Они действовали самостоятельно, были в подчинении командования 62-й армии.

21-го с самого утра начался сильный налет авиации, бомбежка района ст. Котлубань и населенного пункта Самофаловки и Грачи.

Таким образом, бомбили одновременно и передний край и тылы наши.

Часов в 15 начался бой, когда прорвалась группа танков на левом фланге нашего полка. Бой главным образом принял 2-й батальон, командир батальона гвардии капитан Тельцов. Первую танковую атаку противник произвел на 2-й батальон. Атака, была отражена, было сожжено три бронемашины и подбили один самолет противника. Противник свернул в направлении разъезда 564, западнее к Сталинграду. Но его основные силы двигались между Котлубанью и Россошкой пря на разъезд 564.

С 21-го на 22-е в ночь получили приказ командования 62-й армии, или военного совета 62-й армии, что основные силы противника сосредотачиваются в направлении Больших Россошек. 35-й дивизии ночь с 21-го на 22-е приказ был совершить марш и овладеть населенными пунктами Большие и Малые Россошки с задачей занять оборону и приостановить продвижение противника на этом рубеже. Видимо, была цель перебросить туда части, но мы вышли, а нам не подбросили. Правда, там кое-что подошло к нам, 87-я дивизия подошла, училище им. Орджоникидзе. Во взаимодействии с этими частями нам было приказано задержать продвижение противника на этом рубеже.

Во время совершения марша 2-й батальон, главным образом рота политрука Борисковского, будучи в головной походной заставе, во время совершения марша с Котлубани в Большие Россошки встретилась с колонной машин противника, которая остановилась на отдых. Там было всего около 100 машин и танков. Второй бой, как раз принял тут 2-й батальон капитана тов. Тельцова. Главным образом атаки держала рота тов. Борисковского. Было подбито несколько машин, захвачены целые машины, штабная машина, машина со связью, легковая машина была брошена. Тут были убитые немцы. Большая часть машин была сожжена. Всего там сожгли много машин, было зарево. Дивизия там уничтожила около 7 десятков машин, танки были подожжены

После этого вышли в район Большие Россошки, заняли оборону. Все это делалось ночью. До рассвета, утром 22-го мы уже окопались. 22-го числа получили задачу выйти и занять высоту 137,2.

При совершении марша из Котлубани сюда, тылы у нас оторвались вследствие отсутствия транспорта, поэтому красноармейцы не кушали, устали. Дней пять только хлеб кое-где доставали из местных ресурсов. Трудно было с переброской минометов, красноармейцы на себе несли 82-мм минометы, тяжело было, а потом марши впустую были, все время совершали марши. Но все подтянулись, неплохо сосредоточились.

22 числа утром мы расположились в обороне, окопались, получили приказ наступать на совхоз №1 и населенный пункт Власовка, там занять оборону. Задача была батальонам, на правом фланге 1-й батальон наступал, на левом фланге 2-й батальон и 3-й были оставлены в резерве командования дивизии для прикрытия правого фланга в районе Больших Россошек. В ночь с 22-го на 23-е 2-й батальон, совместно с 102-м полком и учебным батальоном капитана Столярова овладел населенным пунктом Власовка, захватил 8 машин с продовольствием, штук 9 мотоциклов, оружие, освободил до 30 человек пленных красноармейцев, которые были закрыты в сарае.

23 числа был вновь получен приказ военного совета 62-й армии 35-й дивизии овладеть высотой 137,2, перерезать путь движения с Песковатки на разъезд 54 и на подсобное хозяйство, соединиться со своими частями, которые двигались с Котлубани правым флангом. Я действовал со своим полком на правом фланге дивизии. Была поставлена задача полку, лично генерал-майором тов. Глазковым по телефону 23-го в ночь атаковать противника на высоте 137,2, занять высоту и задержать продвижение противника с Песковатки в направлении разъезда 564, войдя правым флангом в соприкосновение с действующими частями с Котлубани.

Левее меня действовал 100 полк, а правее 87-я дивизия. Атака намечалась одновременно и 87-й дивизией и 35-й. Части 35-й дивизии в ночь на 24-е начали атаку. 87-я дивизия задержалась, поскольку не было достаточно войск, связи с соседом и она очутилась немного сзади, отстала. Высотой 137,2 овладели. На высоту вышли 3-й и 2-й батальоны. В этом бою как раз и погиб командир 2-го батальона, гвардии капитан тов. Тельцов вместе со своим комиссаром, гвардии политруком тов. Орловским.

Заняли высоту 137,2. Противник подбросил живую силу и технику, повел атаку против нас и немного потеснил нас, высотой овладел. В этом бою было уничтожено полком до 400 убитых и 11 подбитых и сожженных танков и был подбит один самолет Ю-87. Порыв бойцов и командиров бил исключительный. Командирам батальонов была поставлена задача по телефону: во что бы то ни стало высота должна быть в наших руках, приказ военного совета 62-й армии должен быть выполнен. Генерал слышал этот приказ, и по телефону передал: «Если не возьмете высоту, я вас сам расстреляю» - сказал он командирам батальонов, - высота должна быть взята». Командиры батальонов передали мне по телефону, что задача, поставленная перед нами, будет выполнена, а ему сказали: "Товарищ генерал, высота будет занята и задача, поставленная вами, будет выполнена".

К этому времени мы за прошедшие бои получили приветственную телеграмму военного совета 62-й армии, как раз перед этим боем, такого содержания: бойцы и командиры 35-й гвардейской стрелковой дивизии в боях проявили мужество и героизм, подлинно оправдали свое гвардейское звание. Военный совет надеется на то, что 35 гвардейская дивизия и впредь еще крепче будет уничтожать фашистскую нечисть. Эта телеграмма была зачитана как раз перед этим боем, доведена до всего личного состава и это дало нам возможность мобилизовать красноармейцев и командиров на еще более самоотверженную борьбу. После боев на высоте 137,2 в районе Больших Россошек - Власовка была вторично получена приветственная телеграмма, не помню, или же военного совета 62-й армии, или военного совета Сталинградского фронта, в которой отмечались также действия личного состава дивизии.

Были такие факты, когда красноармейцы, вооруженные гранатами и винтовками, бросались и вели борьбу против танков, стреляя по щелям. Было некоторое количество бутылок КС. Автоматчики тоже неплохо действовали на правом фланге, когда я выбросил туда взвод наших противотанковых ружей.

Колонна противника начала продвигаться на разъезде 534 между нашими частями и частями, действующими с Котельниково в разрыве. Я поставил задачу совместно с группой красноармейцев около 15 человек выдвинуться командиру роты ПТР тов. Авербух, произвести корректировку артиллерийского огня для уничтожения следующей колонны противника. Авербух выдвинулся на передовую в район 3-го батальона. Артиллерийские позиции в это время находились в районе Больших и Малых Россошек. Ему был подтянут телефон и он производил корректировку артиллерийского огня. Непосредственно с моего командного пункта передавалось на артиллерийские позиции, а Авербух передавал мне, корректировал огонь. Надо сказать, что корректировка огня им была отличной. Он делал точное указание цели, даже указывал прицел.

В этом бою артиллерийским налетом было разгромлено очень много машин с пехотой. Когда артиллерия ударила по колонне противника, как раз попадание было в машину и пушку. Снаряд попал прямо в пушку и колеса полетели в воздух. Авербух увлекся этим делом и кричит по телефону начальнику штаба:

- Товарищ майор, колеса от пушки летят только, давайте побольше огня.

Подъем у красноармейцев был. Один красноармеец, будучи связным у командира 3-й роты тов. Потехина, сам по национальности татарин, был ранен в левую руку выше локтя. Его хотели отправить на медпункт. Так он пришел ко мне на командный пункт и говорит:

- Разрешите мне, товарищ подполковник, не уходить. Зачем я пойду, когда мне можно еще без руки стрелять.

- Идите на перевязочный пункт, - говорю.

- Нет, я не пойду. Я связной командира роты, а командир роты там. Я должен выполнять свою задачу, - так и пошел в бой, будучи ранен в руку. Ему перевязали руку, с одним автоматчиком вступил в бой, продолжал вести бой и, когда его вторично ранило в правую руку, он передал свой ППШ на командный пункт, пришел ко мне и говорит: - Ну, товарищ подполковник, теперь я больше стрелять не могу, - и отправился на перевязочный пункт.

Оборона западных скатов высоты 137,2 происходила с 27 по 30-е. Мы в этих боях и ранее проведенных уже имели потери. При взятии высоты 137,2 я из полка потерял одними ранеными только около 3 1/2 сотни человек. Противника было уничтожено только одними убитыми до 400 человек. Там было подбито и подожжено 11 танков. Несмотря на то, что в этот период у противника имелись превосходные силы и в технике и в живой силе, мы все же смогли в период с 27 по 30-е удерживать этот район обороны, который нам был дан по приказу 62-й армии, вели местные бои с отдельными группами, подвергаясь жесточайшей бомбежке и артиллерийскому обстрелу со стороны противника. Они атаковали нас отдельными группами и, главное, бомбили.

Здесь, нужно отметить, особенно досталось командному пункту командования дивизии от бомбежки и артиллерийского обстрела.

Здесь был немного контужен генерал-майор Дубянский. Как раз их командный пункт разбило.

Этот период мы удерживали противника, но он, воспользовавшись разрывом между нашими частями и частями, действовавшими с Котельниково, прорвался. Левее нашей дивизии через Алексеевку и питомник наши части отошли и, таким образом, дивизия оказалась в полукольце, находясь в обороне в районе Больших и Малых Россошек, правый и левый фланг противником был километров на 10 отсечен. Впоследствии мы получили приказ военного совета сняться с обороны Большие и Малые Россошки и занять оборону в районе Опытной станции. Тут тяжелое положение было с питанием. Трудно было подвозить горячую пищу вследствие того, что бомбили, все кухни разбили. Хлеб доставлялся и то не регулярно. Красноармейцы были голодные и все-таки вели бой, ни один ни на шаг не отступил. Тылы у нас в это время остались в районе Котлубани, отрезанные противником. Там же осталась и часть боеприпасов. Затруднительное положение было с подвозом боеприпасов. Транспорт к этому времени потеряли от бомбежки, лошадей много побило у нас, машин.

31 числа получили приказ отойти и занять оборону в районе Опытной станции, западнее Сталинграда. Туда мы совершали марш по одной дороге. В ночь вышли, а когда утром стало светло, погода была ясная, летная, немцы бросили большое количество самолетов, причем, начали усиленную бомбежку колонны. Но наша колонна сумела пройти и укрыться в балках, в оврагах. Такой жесткой бомбежке, какой подверглась 87-я дивизия, которая двигалась левее нас на ст. Гумрак, мы не подвергались. Наш полк вырвался вперед.

Заняв оборону в районе Опытного поля, правым соседом мы имели в районе ст. Гумрак 87 дивизию, слева у нас соседа не было. Непосредственно противник в направлении Опытной станции не пошел, а основные свои силы стал сосредотачивать в направлении ст. Воропоново, юго-западнее Сталинграда.

3 сентября был получен приказ военного совета 62-й армии сняться 35-й дивизии с обороны с участка Опытной станции и занять оборону в районе населенного пункта Крутенький - ст. Воропоново - Верхней Елшанки и Песчаная. Утром все части дивизии снялись с обороны, по полкам выдвинулись для занятия своих участков обороты. Мой полк, 101-й гвардейский получил приказ от командования дивизии. Прямо на местности по карте была поставлена задача генерал-майором Глазковым, совместно с полковником Дубянским, начальником штаба, 101 гвардейскому полку с приданным истребительным дивизионом выйти и занять оборону справа пункт Н. Крутенький и ст. Воропоново. Левее занимал участок обороны исключительно Воропоново - Песчаное 102-й гвардейский полк. 100-й полк во втором эшелоне дивизии располагался.

Получив эту задачу я решил: для того, чтобы быстрее овладеть этими населенными пунктами, выбросить в первую очередь подвижные противотанковые средства. Выбросил туда приданный мне противотанковый истребительный дивизион дивизии и противотанковую батарею 45-мм пушек. После этого подтягивал в этот район 1-й батальон, который у меня шел в голове колонны. Выбросив туда 1-й батальон, который занял оборону, для прикрытия своего правого фланга, главным образом, для перекрытия дорог с Крутенек на Верхнюю Елшанку я выбросил туда противотанковые резервы, имевшие в своем распоряжении роту с взводом автоматчиков, главным образом для перекрытия дорог, идущих Крутенький - Верхняя Елшанка и для прикрытия своего правого фланга. Задача была поставлена такая. Командиру роты противотанковых ружей, старшему лейтенанту Авербух и политруку роты тов. Герасимову с двумя взводами противотанковых ружей, с взводом автоматчиков выдвинуться на правый фланг, перерезать дорогу Крутенький Елшанка, имея задачей не пропустить продвижения танков противника в направлении Верхняя Ольшанка.

Противник в это время уже вел сильный артиллерийский, минометный огонь, одновременно производил сильную бомбежку боевых порядков полка. Остальным двум батальонам, 2-му и 3-му пришлось выходить и занимать район для обороны под сильной бомбежкой и артиллерийским огнем. Причем, 3-й батальон все-таки занял оборону, а 2-й батальон был расположен во втором эшелоне. В основном дивизия наша занимала поспешно оборону под сильным артиллерийским и минометным огнем. По существу у нас разгорелся встречный бой в районе ст. Воропоново с переходом З5-й дивизии к обороне.

3 сентября часов в 15 противник, сосредоточив и подтянув танки и живую силу, начал наносить удары, главным образом, на правом фланге дивизии против 101-го гвардейского полка, одновременно нацеливая вспомогательный удар в направлении Песчанка. Противник бросил в бой и авиацию, и артиллерию, и танки, пустил и автоматчиков. Нашим частям пришлось наспех встречать его и отражать. Несмотря на эту сильную бомбежку, яростные атаки танков, живой силы, все же мы сумели, благодаря маневренности и введению всех огневых средств в действие, на правом фланге продвижение противника в районе ст. Воропоново задержать. В этих боях вся тяжесть пала на 1-й батальон, командир батальона капитан Лизунов, на роту автоматчиков и роту противотанковых ружей полка, потому что к этому времени остальное батальоны еще были только на подходе к району обороны. Связь здесь была до некоторой степени нарушена, достаточной связи телефонной не было. Связь осуществлялась только посыльными, офицерами связи.

Всего на правом фланге против дивизии развернулось около ста танков. Я лично 86 насчитал с комиссаром. Наша артиллерия открыла сильный огонь по ним. Они свернули по ту сторону линии и пошли левее в стык между другими частями. Когда танки развернулась, они пошли на правый фланг, потом повернули левее по склону. Наша артиллерия открыла по ним сильный огонь. Они стали укрываться за холмами. Там какое-то здание красное было.

В это время пришли штурмовики наши, проштурмовали. Видно было, как на скатах горели танки, они подходили, буксировали. Красноармейцы большой интерес проявили к этому, кричали: "ещё горит!" Мы все вышли, в бинокли смотрели. Здесь, когда они пошли, такая лавина развернулась. Это продвижение было задержано 3 числа, и мы держали оборону по 8 мая всего человек до 500-700. Со стороны противника в этот период большого натиска не было. Видимо, он подтягивал еще силы, делал некоторую перегруппировку, вел боевую разведку, главным образом, и готовился к решительному нас наступлению на Сталинград. В это время нами тоже производились ночные поиски, разведку вели систематическую. Главным образом перед собой ставили задачу выяснить главное направление его удара,  мы так и оценивали, что главный удар будет наноситься именно через Верхнюю Елшанку. Так и случилось.

8 утром на рассвете противник в течение полутора часов начал сильную артиллерийскую подготовку во взаимодействии с бомбардировочной авиацией переднего края. Был очень сильный огонь шестиствольных минометов. Производя бомбежку переднего края, ведя артиллерийскую подготовку по командным пунктам и по переднему краю, противник к рассвету сосредоточил большое количество танков перед передним краем дивизии и живую силу, на рассвете начал атаку переднего края дивизии. Противнику удалось нащупать стык между отдельными частями и батальонами, в который он пустил танки. Эти танки вышли сразу на командный пункт дивизии и полков, имея задачей, видимо, деморализовать всякое управление войсками. Одновременно пехота с танками начала штурм нашего переднего края.

В этом бою, главным образом, основную тяжесть по обороне рубежа перенес на своих плечах 1-й батальон Лизунова я 3-й батальон капитана Квашина. Всего перед передним краем дивизии противник развернул полнокровную дивизию, поддержанную большим количеством танков, артиллерии и авиации. Боевые порядка дивизии были нарушены. Противнику удалось прорваться на окраину Сталинграда. К вечеру 8-го танки и пехота противника были на окраинах Сталинграда. 3 танка, 2 броневика вышли ко мне на командный пункт, начали обстрел. В это время я свой командный пункт перенес ко 2-му батальону, где было человек 200 с небольшим. Против него противник двинул со стороны леса до батальона пехоты. В результате командир батальона лейтенант Альтухов, видя такое положение перед его батальоном, решил, что все равно ему, если держаться в обороне, не сдержать, решил самостоятельно поднять батальон и перейти в контратаку. Здесь было уничтожено противника до 200 человек убитыми. Остатки батальона, прикрываясь огнем автоматчиков и ручных пулеметов, начали по приказу отходить в направлении Нижней Елшанки. 

К вечеру 8-го числа уже все части были отведены на окраину Сталинграда, где и был получен приказ командующего 62-й армией непосредственно перейти к обороне к самому гор. Сталинграду. Тут нарушилась всякая связь, не было связи с подразделениями, нарушилось всякое взаимодействие с артиллерией. Здесь как раз погиб генерал-майор тов. Глазков, командир 35-й дивизии. Вначале он был ранен автоматчиком в ногу, затем, когда подали ему машину, положили на машину, с самолета его расстреляли. Это еще больше подействовало на руководство боем. Однако, несмотря на такое тяжелое положение, все же командованию 35-й дивизии удалось собрать и привести в порядок все свои части и перейти непосредственно к обороне гор. Сталинграда, главным образом южной его части, Купоросной. Был получен приказ командира 35-й дивизии занять район обороны южнее Купоросной, перерезать железную дорогу Сталинград - Бекетовка. 9 сентября были выведены остатки всех частей для обороны. Основные силы противника были направлены в разрез 62-й и 64-й армий, между населенным пунктом Бекетовка и Сталинградом. Он вышел с танками и живой силой в этот стык и начал наносить удар нашим частям, направляя его с юга на запад.

Наша дивизия с остатками личного состава, примерно немногим больше тысячи человек продолжала оборону Сталинграда с 9 по 21 сентября, ведя оборонительные бои непосредственно уже в населенном пункте Сталинград. Тут все время проходили сильные оборонительные бои. Остался один мой полк в дивизии. 8-го числа уже и 100-й и 102-й полки не существовали. Все остатки людей этого полка были собраны и объединены в мой 101-й гвардейский полк. Таким образом, в дивизии остался один объединенный 101-й гвардейский полк, которым командовал я, с 9 до 21 сентября, ведя оборонительные бои непосредственно в Сталинграде.

Надо сказать, что на фронте в это время действовало в самом непосредственно Сталинграде до дивизии полнокровной немцев и частично были румыны. В Сталинграде младший лейтенант Панычкин уничтожил с отделением взвод румын, а самого офицера захватил в плен. Он сопротивлялся. Я ему приказал с одним отделением выдвинуться в район элеватора и расставить там один взвод для прикрытия моего фланга. Он два отделения оставил, с одним пошел в район элеватора. Идет взвод румын, впереди офицер. Он скомандовал залповый огонь по ним. Красноармейцы открыли огонь, человек 10-12 побили, поранили, остатки побежали. Офицер спрятался за дом. Когда он подбежал к нему, тот не успел выхватить пистолет. Панычкин схватил его за руку, стал руку крутить. Тот начал кричать. Тот развернулся, ударил его по лицу. Офицер упал. Тут подбежали красноармейцы и схватили его. По ним мы установили, что здесь действуют румыны. Впереди были румыны, стреляли, а сзади шли немцы с пулеметами. Были такие случаи, когда румыны переходили в атаку. Они отдельными группами бросались в атаку, человек по 15-20. Бегут и кричат, пулемет их строчит, поддерживают огнем. Крик у них очень пискливый, причем свистят здорово. Подбегают к переднему краю. Наши бросаются, человек 10 или 15 против 30, они бегут, бросают все с себя, ремни расстегивают, фляжки бросают и бегут. Но в это время сильный ведут огонь, видимо, даже и по ним, немцы из пулеметов. Возвращали их. Они попадали в двойной переплет.

Самому мне лично пришлось с группой красноармейцев и, главным образом, с одной из рот, ротой тов. Назарова три раза холить в атаку.

Оборону мы держали и вели оборонительные бои в Сталинграде до 21 сентября. Соседом справа у меня была 10-я стрелковая бригада, затем была придана в подчинение 133 танковая бригада, сейчас гвардейская. Там было танков 12. К 21 числу личный состав уже в моем полку совершенно иссякал. Пополнение было дано только один раз, 370 человек, в период с 9 по 21 велись беспрерывные бои и усиленные бои в населенном пункте. Причем, я должен сказать, что когда первый раз я занял оборону в населенном пункте, я расположил все подразделения в лесу и когда начался бой 10 и 11 числа, мне почему-то стало ясно, почему я несу потери в живой силе. Решил, что противник действует не сплошным флангом, а отдельными группами. Решил сделать перегруппировку в обороне, стал не сплошные участи в обороне занимать, а только создавать группами отдельные укрепленные очаги до взвода. Пространство между этими очагами перекрывалось огнем, главным образом пулеметным. Система огня так строилась, что этот промежуток между ними простреливался и тогда я меньше стал нести потерь, Если одна группа противника наступает, то наша группа атакует ее, а вторая группа справа поддерживает хорошо своим огнем, слева тоже, причем эти группы могли маскироваться от одного здания к другому.

Мы с небольшим числом людей продолжали оборонять Сталинград до 21-го числа. 21-го числа у меня всего осталось людей побольше сотни человек. Причем со мной на командном пункте находился командный пункт 131-й дивизии, командный пункт 10-й стрелковой бригады и один из артиллерийских полков и мой командный пункт. Противник производил исключительную бомбежку нашего командного пункта. Уже часть автоматчиков послали на командный пункт и, видимо, сообщали ему. Как только утро начинается, наш КП подвергается бомбежке. Пришлось от Волги перейти повыше.

20-го вечером часа в 22 я получил письменное распоряжение командира 35-й дивизии, полковника тов. Дубянского, такого содержания: «Командиру 101-го гвардейского стрелкового полка подполковнику Герасимову. Для смены в обороне к вам выходит два батальона 92-й стрелковой бригады. Произведите сдачу своего оборонительного участка, получите расписку и совместно продолжайте оборону прежнего своего оборонительного участка до особого распоряжения». 20 числа мною был участок обороны передан 2-му батальону 92-й бригады, которая пришла на подкрепление частей, действующих в Сталинграде. Участок обороны был передан согласно уставных правил. Расписка была получена - один сдал, другой принял, - и я продолжал 20—го и 21—го числа совместно с ними оборону до вечера 21—го.

Вечером 21-го я получил второе распоряжение письменное. Причем к этому времени уже противник от действующих частей на правом фланге меня отрезал и вышел к Волге. Таким образом, от командного пункта дивизии я был противником отрезан. Противник вышел с минометной батареей, со станковыми и ручными пулеметами. Всего было человек до 150-200. Он располагал сильной обороной от Волги вверх, отрезав нас от командного пункта дивизии и действующих частей справа.

Получил распоряжение через связного, который проскочил уже через боевые порядки немцев, ползком, уцелел. Он был только из пополнения, я даже его фамилии не запомнил. Он принес распоряжение от полковника Дубянского. Причем Дубянский прислал мне вина, водочки немного и две банки консервов, чтобы я немного подкрепился, поскольку в полку было плохо с питанием. Питание привозили на маленьких лодках. Было приказано собрать подполковнику Герасимову оставшихся бойцов и командиров, выйти в район реки Царица на командный пункт дивизии. К этому времени командный пункт дивизии находился на р. Царица.

Это был самый интересный бой. Сейчас бы я его не повторил. Это был самый тяжелый, кризисный момент, думаю: не буду жив, люди придут, расскажут. Оборона с 9-го по 20-е была исключительно, маневренной. Или он нас потеснит, или мы его потесним, переходим в контратаку и все время мы его контратаковали, в результате чего сдерживали, несмотря на его превосходство сил.

Получив распоряжение от командира 35-й гвардейской дивизии, я послал связного позвать комиссара. Комиссар в это время находился в подразделении. Пришел комиссар. Собрались в блиндаже. Пришел ко мне заместитель командира 131-й дивизии, командир 10-й стрелковой бригады. Вместе поужинали, выпили, конечно. К этому времени привезли нам арбузов, сметаны, курочек, яичек, водки, яблок свежих на лодке, старший лейтенант Кулинич. Мы покушали хорошо, выпили, начали обсуждать вопрос, каким образом будем выходить. Нам нужно было пробиться на расстояние 400 метров через боевые порядки немцев.

Поскольку приказ был передан мне, выходом и выводом этих четырех штабов руководить должен был я. Я и принял на себя командование по выводу остатков людей и этих трех штабов. Мне в то время командиры предлагали делать выход отдельными группами по 5-10 человек. Мы были окружены, отрезаны от своих частей, противник вышел и на левый фланг по Волге, и на правый, и с фронта был. Через боевые порядки нам нужно было пробиваться.

Я не соглашался выводить штабы по группам. Можно было погубить остатки боевой силы. Решили выход делать только с боем, строя, главным образом, свой план действий на внезапности. Почему исходил из этого? У меня было меньше сил, чем у противника. У него было около 200 человек с минометами, пулеметами, а у меня со всем комсоставом — человек 70. Командир 10 стрелковой бригады и заместитель командира 131-й дивизии согласится со мной и поручили мне руководить этим боем. Я сразу же собрал весь комсостав, поставил перед ними задачу, что мы сейчас от своих частей отрезаны и нам надо пробиться на соединение с ними с боем, для того, чтобы вывести штабы. Все руководство по выводу этих штабов принимаю я, вся команда и распоряжения только будут исходить от меня. Главным образом, держаться компактно. Собрав всех оставшихся красноармейцев, комсостав, рассказал им задачу, и ползком начали выползать к переднему краю обороны противника. На своем левом фланге поставил один станковый пулемет для того, чтобы прикрыть вдоль линии железной дороги, не дать возможности противнику подбросить подкрепление к Волге.

У пулеметчика было три ленты. Он один был. Второго номера у него не было. Он расположился. Я стал выдвигаться с остатком людей и штабами. Немцы обнаружили нас, открыли сильный пулеметный и ружейный огонь, начали освещать ракетами, открыли сильный минометный огонь. Еле заметны люди. Я впереди стал отдавать распоряжение быстро приблизиться к боевым порядкам немцев. Подходим. Пришлось поднимать бойцов, толкать вперед, не идут некоторые. Я сам выбежал вперед, вместе с комиссаром зарядил две гранаты.

Что нас спасло? Сзади боевых порядков немцев горел один вагон, и нам они были видны, а нас было плохо видно, потому что немцы смотрели оттуда, со света. Я воспользовался этим и сразу поднял всех в атаку, выбежал с комиссаром вперед, схватил пистолет, крикнул: «В атаку, за родину, вперед!», бросил лозунг: «Товарищи, ни шагу назад, только вперед!» Там человек 15 немцев было в воронке большой, образовавшейся после бомбежки. Осталось метров 30. Я бросил одну гранату туда, потом вторую. Там получился вой, крик. Кричат: «Рус, Рус!» Красноармейцы увидели, что я бросил туда гранату, начали бегать. Бросать ракеты перестали, минометный огонь прекратился, была только стрельба из автоматов, и пошли в ход ручные гранаты.

Когда я выбежал вперед, все красноармейцы и комсостав бросились за мной. Все сразу перемешалось, и немцы, и наши, в рукопашной схватке. Уже началась штыковая схватка. Темно было: подбегает, видит — свои, бежит дальше. Если в куртке, значит, немец. Тут и гранаты в ход пошли. Они очень сыпали в нас гранатами ручными, но и мы крепко били. Тут мы побили их больше ста человек. Все перемешалось, не поймешь ничего. Кто кричит: «За родину!», кто кричит: «За Сталина!», кто матерится. Я все время кричал: «Вперед, от меня не отставать, не отставать, ближе к Волге». У немцев визг пошел, раненые стонут. Наши говорят: «Я ранен, меня захватите». Немцы орут раненые. Какой-то кошмар был.

Когда я пошел в атаку, огонь из винтовок и автоматов прекратился со стороны немцев, начался бой только ручными гранатами и штыковая схватка, видимо, не заряжено оружие было, патроны израсходовали, а в атаке некогда перезаряжать. Тут и наши патроны были на исходе. Помню, у одного лейтенанта от ППШ оторвался ремень, он берет его за конец и по головам лупит. Немцы бросились бежать. Мы — за ними. Сзади меня пристроился один немец и бежит. Старший лейтенант Кулинич говорит:

— Товарищ командир, немец.

Я как из автомата дал, тот повалился. Немец бежал даже без винтовки. Здесь погиб младший лейтенант Паничкин.

Когда я бросил две гранаты, вижу, что начинается такая схватка, выхватил третью гранату из кармана, взял пистолет в левую руку, взвел гранату. Там была еще группа человек 5-8 немцев. Только развернулся, хотел бросить гранату, немец бросил ручную гранату, и она мне попала в грудь. До разрыва от нее какая-то искра появляется, детонатор горит. Она отскочила от груди, метрах в пяти стукнулась. Я только успел закрыть лицо руками. Нужно было лечь, но я немножко растерялся. В это время произошел взрыв, граната ударила меня в предплечье правой руки — два осколка — ив левую ногу выше колена.

В это время комиссар крикнул: «Ура!», и в этот момент ему в рот влетела пуля, задела язык, сшибла зубы и вышла в подбородок. Вторая пуля попала в левую скулу. Он крикнул мне:

— Александр Акимович, я ранен.

Я говорю:

— Я тоже ранен. Ты можешь идти?

— Могу.

— Давай, выходи, а я буду вытягивать людей.

Старший лейтенант Ка(у)линич тоже крикнул, что ранен.

О красноармейце Гулюткине нужно рассказать. Когда у меня 8-го числа пропал без вести адъютант Шиханов, я к себе адъютантом взял автоматчика Гулюткина. Маленький, невзрачного вида, такой худенький мальчишка, 1921 или 1922 г. рождения. Должен сказать, что все бои — три раза я до этого ходил в атаки — он все время следовал за мной, ни на одну минуту не оставлял, все время предостерегал, напоминал:

— Вы, товарищ подполковник, рискуете жизнью, вас могут убить, хуже будет, если потеряется руководство.

В одной из атак, когда мне подбросили на подкрепление в район лесозавода саперную роту тов. Назарова, я приказал атаковать противника. Командир роты не поднимает людей — сильный огонь из минометов, пулеметов и автоматов. Дело было к вечеру. Дома горят. У меня слетела фуражка — ветер был. Я стал бегать без фуражки и спрашиваю: «Почему не идете вперед?» Выхватил пистолет.

— Вперед, — кричу, — немедленно атаковать, — потому, что противник на 150 метров подошел.

Не идут. Я выбежал впереди роты, остановился с пистолетом в руках:

— Товарищи, за мной, вперед, в атаку, ура!

Они посмотрели. У всех какая-то улыбка на лицах появилась. Все поднялись, и вся рота побежала за мной в атаку. Красноармеец Гулюткин говорит:

— Вы не выбегайте вперед, потому что пулеметный огонь.

Он все время бежал со стороны огня противника, защищал своим телом меня. Потом увлекся, видит, что я кричу: «Вперед!», тоже поднял ППШ, кричит: «Вперед!», а потом опомнился, говорит:

— Дальше вам идти нельзя, здесь опасно.

Я вижу, что дальше мне делать нечего, вышел на командный пункт.

Когда я выводил штабы, он, чтобы не потеряться, уцепился мне за рукав левой руки, одной рукой держит ППШ и закрывает меня своим телом. Он был ранен в обе руки. Одной гранатой ранило нас вместе. Когда я рассказываю про него, не могу его <не> вспомнить, это исключительно преданный человек.

Когда нас обоих ранило, он не говорит, что его ранило, а спрашивает:

— Вы, товарищ подполковник, живы?

— Жив, — говорю.

Когда меня ранило, я упал. Он думал, что меня убило. Говорю:

— Жив. А вы?

— Мне, — говорит, — немного ранило руку.

С раненой рукой он все время бежит со мной, старается прикрыть меня. Я уже рассердился, говорю:

— Иди от меня, руководить мне мешаешь.

А он говорит:

— Нет, нужно вам вперед идти.

Все начали пробиваться вперед, соединяться с матросами. Я раненый руководил боем минут 40 без перевязки. Выбежал, часть людей уже вышли, а часть ведет бой. Я выбежал к матросам. Встретил меня командир станково-пулеметного взвода из 92-й бригады. Спрашивают, где люди. Собрали человек 18 людей, направил обратно с командиром взвода. Они вернулись назад, вступили в бой и под прикрытием этих людей вывели остальных и вытащили всех раненых.

Тут я почувствовал себя слабым, потому что минут 40 без перевязки прошло. Кричу, а глотка сохнет после ранения, пить хочется. Мне матрос принес в каске воды, она пахнет нефтью, так я почти полную каску выпил воды. Тут вызвали лекпома [лекарского помощника], меня перевязали. Наши соединились со своими. Мы стали отходить на командный пункт дивизии. Я уже идти не мог. Меня и комиссара тащили на руках. Пришел на командный пункт, доложил командиру дивизии о том, что штаб отошел. Докладывал через посыльного, потому что идти туда нужно было еще с полкилометра. Получил разрешение эвакуироваться немедленно за Волгу, а всех людей передать в распоряжение старшего лейтенанта Павлова. С этого времени дивизия пошла на отдых — 25-го, а я раненый уехал 23-го числа в саратовский госпиталь. Первую ночь я все время воевал на койке.

Во время отхода часть красноармейцев шла по грудь в воде. Я сам зашел в воду, но нога раненая. Там лес был. Прикроешься бревнами, ползком, ползком и всех вытащил. Там мы потеряли до 35 человек.

Паничкин на протяжении всех боев находился все время при мне. Один из смелых командиров был. Поручишь ему взять людей, расположить в обороне, выполнит точно в срок, придет и доложит. Исключительно смелый. В этом бою он погиб, представлен к награде. Гулюткин тоже представлен к награде.

За период боевых действий в районе Сталинграда полком уничтожено около 3 тыс. живой силы, около 60 танков, 3 самолета, около 28 бронемашин, до 150 автомашин выведено из строя, было 2 минометных батареи, до 12 орудий примерно выведено из строя.

Пленных у нас не было, потому что наши красноармейцы и командиры были воспитаны как десантники. Во-первых, он, действуя в тылу противника, в плен брать не может, должен только уничтожать. На этом мы воспитали своих людей. Поэтому наши командиры и красноармейцы не брали в плен, уничтожали. Говоришь — давайте пленных. Вот капитан Тельцов сообщает: захватили 18 пленных. Я доложил об этом командиру дивизии. Он говорит: давай сюда пленных. Я спрашиваю у Тельцова, где пленные. Он стоит, улыбается, говорит:

— Мы ошибочно доложили, их всех расстреляли.

Оказывается, сам Тельцов отдал распоряжение расстрелять их. За все время мы взяли человек 8 пленных, из них 2 офицера, летчик и один румын. Не берут красноармейцы в плен. Со мной ругался командир дивизии Дубянский:

— Почему у тебя пленных не берут?

Каждый ссылается: бежали, мы их расстреляли.

 

НА ИРИ РАН. Ф. 2. Разд. III. Оп. 5. Д. 38. А. 25-32.